Почти год, как Россия живет в условиях невиданных по размерах и количеству международных санкций. Как себя чувствует в такой обстановке высокотехнологичный бизнес? Насколько ему удалось провести импортозамещение и велики ли потери? Об этом агентство «Прайм» спросило президента группы компаний Cognitive Technologies Ольгу Ускову.
— Ольга Анатольевна, как продвигается импортозамещение в IT-отрасли? Какие существуют риски?
— У нас новая отрасль — робототехника и искусственный интеллект (ИИ). И риски для нас делятся на две группы — общемировые и внутрироссийские.
В первую группу я бы отнесла сложности, с которыми столкнулись многие известные компании, например, тот же Илон Маск с «Теслой». Произошло то, о чем я лично предупреждала еще в 2018-2019 годах: ставка на развитие ИИ на автотранспорте не оправдала себя, потому что не была создана строгая сертификация по реальным уровням ADAS’ов (Advanced driver-assistance systems — расширенных систем помощи водителю). У ADAS’ов шесть уровней, но с нулевого по третий человек обязан держать руки на руле: ИИ тут только советчик, но он не управляет автомобилем. Для последнего нужно 4 — 5 уровень ADAS. По-моему, Маск заявлял, что у «Теслы» четвертый или даже почти пятый уровень ADAS’ов, но после нескольких смертельных случаев на дорогах технический директор «Теслы» признался на суде, что ADAS на «Тесле» только второго уровня.
Cognitive Technologies от этих проблем оказались избавлены, потому что вовремя (в 2019 году) сменили акцент в разработках ИИ, оставив за автотранспортом, в основном, научно-исследовательскую часть. Меня тогда подняли на смех, подозревая, что компании просто не по зубам задача, но я считала и считаю, что уровень юридической и практической проработки внедрения ИИ в этом секторе таков, что перспективы его развития отодвигаются на 10-15 лет минимум, что для самого ИИ не полезно, ведь искусственный интеллект все время учится и без реальной практики он тупеет. Поэтому мы ушли в агросектор и в рельсовый транспорт, где есть четкие правила игры, юридически все яснее и можно быстро выйти на промышленный уровень. Что мы и сделали. Здесь у нас 100% попадание. В этих зонах все идет семимильными шагами, они стали международными трендами 2023 года. Такое было трудно предсказать в 2018 году.
— То есть работы по ИИ на автотранспорте в мире теперь свернуты?
— Вряд ли. Просто реальное внедрение этих технологий замедляется. Чем сложнее политическая и социальная ситуация в мире, тем востребованнее роботы. Хотя бы потому, что люди в состоянии стресса хуже водят машины, да и многое другое в стрессе делается хуже. А стресс только растет, да и число машин на дорогах прибавляется. Не надо закрывать глаза и на проблему городского пассажирского транспорта: она в трудной и ответственной работе, большой текучке кадров и приходе плохо обученных шоферов. В такой ситуации ИИ мог бы помочь наладить безопасность, даже выполняя только функции контроля и тьютерства.
Кстати, такой проект мы запустили в прошлом году совместно с Санкт-Петербургским Горэлектротрансом в городе на Неве — более 100 умных трамваев, серийно укомплектованных нашей системой помощи водителю Cognitive Tram Pilot на основе ИИ. Она позволяет «видеть» пешеходов, светофоры, автомобили, дорожные знаки и другие объекты. На основе этой информации система «понимает», прогнозирует дорожную ситуацию. В случае опасности подает водителю предупреждение и при отсутствии ответной реакции, самостоятельно тормозит. Причем очень плавно, поскольку это общественный транспорт.
Это позволяет гарантировать безопасность. За полгода эксплуатации на линии не произошло ни одного инцидента.
— А что с внутрироссийскими рисками?
— Нам нынешняя ситуация пошла на пользу. В режиме дефицита определенного вида сенсоров, камер, радаров и микрочипов российский рынок находится уже давно. Такая ситуация стала остро ощутима с 2014 года, когда США окончательно ужесточили экспорт такой продукции. Так что наше решение делать эти комплектующие в России было принято до пандемии и СВО. Сегодня очевидно, что уже тогда Запад готовился к военному конфликту и закрывал доступ к технологиям двойного назначения для российских компаний. Мы еще тогда инвестировали в радарное направление и видеокамеры. Это инвестиции в долгую: за год вы такие комплектующие не получите, нам потребовалось пять — семь лет — в 2021 году мы смогли поставить завод в Томске. А также все последнее время мы занимались подбором альтернативных нейропроцессоров.
И тут нам сильно помог Минпромторг. Я не забуду совещание у замминистра Василия Шпака по микроэлектронике пару лет назад, когда нам дали информацию и помогли начать взаимодействовать с четырьмя отечественными производителями. Год ушел на тесты и подбор команды, которая оказалась бы в состоянии в нужном нам объеме делать нейропроцессоры для агроботов и рельсового транспорта. Сегодня у нас есть три линии производства: на основе нейропроцессоров Nvidia, китайских комплектующих и на отечественных компонентах. И все это — промышленное производство, не лабораторные исследования.
— Как на ваши компании повлиял уход IT-специалистов?
— За последний год мы потеряли троих из шестисот специалистов. Хотя для нас и трое — болезненная история. Потому что, если проблема не будет решена, тремя может и не обойтись. Ведь это не были какие-то несогласные с ситуацией люди, а всего лишь люди, уступившие давлению испугавшихся родных, у которых не было гарантий того, что наши ребята — их дети, мужья и братья не пойдут на фронт.
— А какое изменение ситуации требуется?
— Озвучить четкие правила игры. Осенью было заявление Минсвязи, что IT-специалисты получают отсрочку от мобилизации, но быстро выяснилось, что на уровне Минобороны все не так и реальной брони нет. Военкомы во многих случаях шли навстречу и процент айтишников, ушедших на фронт, мизерный: многих вернули из «учебки» и даже с фронта. Но неопределенность не играет на руку IT-компаниям, паника продолжается. Процедура бронирования специалистов по ключевым направлениям осталась не проработана. А это требуется сделать: конфликт на Украине показал, что современные конфликты — это война машин и людей. И нельзя допустить, чтобы против граждан России стояли роботы, чтобы уровень уязвимости наших солдат был выше, чем у противника. Специалисты, способные производить роботов, должны производить их, беспилотники, «пауков», наводчики и т.д. Работа этих людей здесь позволит удалить солдат от систем поражения и зон огня противника. IT-специалисты и робототехники тут объективно оказываются на «передовой» планетарного конфликта. Нужно не распугивать, а сплачивать максимально эффективные команды.
— Но ведь IT-специалисты могут работать и дистанционно?
— Теоретически — да, на практике так не выходит. Важна команда, единое креативное пространство, ведь люди работают не только за деньги. Работа в наших компаниях дает еще чувство причастности к большому делу — созданию технологий будущего, самореализацию и повод для гордости. Представьте, что ребята сделали автономную систему противоминного трала для тракторов в наших южных территориях. И они понимают, что тем самым спасают жизни людей, им есть, чем гордиться. Или наш ИИ на трамваях: он полностью исключает «булгаковщину», когда человеку отрезало голову.
— А где брать новых IT-специалистов?
— В институтах, хотя мы подбираем уже даже не студентов, а школьников 10 классов. Чем младше, тем лучше. Поскольку мы «звездная команда», то к нам стоит очередь. Если раньше мы уговаривали к нам прийти, то теперь придирчиво отбираем. За нас голосуют 18-19-летние — то поколение, за которое мы бились предыдущие 10 лет, читая сверхурочные лекции в МИСИС, Физтехе и т.д. Я радуюсь нашим позициям в «ТикТоке»: наши ролики с умными тракторами и комбайнами набрали миллионные просмотры. Это говорит о том, что в стране растет смена. Да, уехали многие (по моим подсчетам, около 600 тысяч), но тем самым запустили активное обновление рабочих мест, и даже их реструктуризацию.
— Из России ушел такой крупный игрок, как SAP. Удастся ли заполнить эту нишу, ведь в числе его клиентов были «Сбер» и «Газпром»?
— Российские компании не особо потеряли, скорее, приобрели. «Сбер», например, готовился к уходу SAP последние 5 лет, в итоге создав свою систему. На самом деле, SAP сильно устаревший софт — основные технологии были созданы более 20 лет назад. Я, например, не знаю ни одной до конца отрегулированной и работающей системы SAP на российском рынке: годами шла работа по циклу «доплата — разработка». Зато SAP под эгидой сбора аналитики и консалтинга мог снимать информацию о всех уровнях производства, о работах всех подразделений стратегических предприятий России. Совершенно непрозрачно, кто еще имел доступ к этой информации.
Меня в истории с SAP удивило одно: имея такой канал получения секретных данных, американцы сами потребовали ухода SAP из России. Но в бюрократической системе SAP много забавного. И заметьте, что после ухода SAP ничего не упало и не остановилось.
У нас существует некоторое количество отечественных разработчиков, которые создают системы управления предприятием и их модули. Например, прекрасно выстрелила в этом году система управления закупками Bidzaar. Я думаю, что со временем даже 1С предприятие будет в состоянии закрыть эту нишу на внутреннем рынке.
— А как вы оцениваете нынешнюю экономическую ситуацию в целом?
— У российских компаний изменился вектор международного присутствия: с Запада они переехали на восток, в Африку и Латинскую Америку. Это другое финансирование, задачи для менеджмента и логистические маршруты. Кто-то оказался к этому готов больше, кто-то меньше. А мир между тем серьезно лихорадит. Россия сегодня занята своей повесткой, и мы почти не следим за тем, что творится в мировой экономике, но достаточно того, что они сами следят и нужно всего лишь слушать тамошних гуру. К примеру, достаточно послушать одного из самых влиятельных инвесторов в мире и основателя успешного хэдж-фонда Bridgewater Associates Рея Далио. Он фиксирует бегство капиталов из США в Китай, сам он тоже вывел деньги, потому что больше не верит в доллар и считает, что масштабную катастрофу в экономике США сейчас удается отодвинуть за счет заказов ВПК. Он отмечает грандиозный разрыв между беднейшими и богатейшими, что является признаком изменения социального строя, а все эти истории с меньшинствами и BLM — попытка отвлечь беднейшие слои от экономических проблем.
И, наконец, третье — крах экологический повестки: что делать со всеми дорогостоящими ветряками, которыми заменили АЭС? Когда все от слов перешли к делу, реальность порвала в клочья идеальные представления о мире без угля, нефти и газа.
— Вашу флагманскую «дочку» Cognitive Pilot включили в список системообразующих предприятий России. Это что-то дает или больше накладывает?
— Я еще не до конца поняла, что это дает. По закону вроде как у нас должна появится та же бронь от мобилизации для специалистов. Ведь что такое системообразующее предприятие? Это значит, что от нашего развития зависят страновые показатели. Плюс должны появится какие-то льготы по кредитам, займам и налогам. Кстати, сам факт включения нас в этот список, стало приятным сюрпризом, тем более что это случилось в октябре 2022 года.
— Каким был для Cognitive Pilot 2022-й год?
— Мы существенно расширили промышленное производство в Томске. Оно стало серийным. Я вообще считаю 2022-й годом подвига томских ребят: пока шла вся эта история с санкциями и возникали проблемы с импортом, в Томске умудрились обеспечить непрерывный характер производства и бесперебойность поставок комплектующих. У наших клиентов не было никаких серьезных простоев, невзирая на внешнюю ситуацию.
Я не знаю, как они это сделали, это было чудо.
В прошлом году мы умудрились развернуть и свои международные офисы — с учетом новой международной ситуации и растущей русофобии. Один из наших основных плацдармов за пределами России — страны Латинской Америки. Мы серьезно вкладываемся в Бразилию. С местным партнером мы планируем там делать досборку агропилотов для того, чтобы иметь возможность пользоваться бразильскими льготными финансовыми программами.
Аналогичная картинка и в Аргентине. А вот с Азией сложнее. Пока мы не можем рапортовать об успешной работе с Китаем. Я все понимаю про геополитику, но для нас очень важна динамика процессов. А с Китаем на текущий момент все идет очень медленно. Возможно потому, что они пробуют копировать наши разработки и во взаимодействии возникает пауза. В итоге, когда у них приходит осознание, что системы с ИИ такого уровня копировать крайне сложно, они возвращаются к переговорам, но уже прошло время, ушел драйв. Хотя мы очень уважительно относимся друг к другу.
— Когда ИИ заработает в агросекторе?
— Уже не один год работает. Более тысячи комбайнов с нашим ИИ трудятся на наших полях. Мы сотрудничаем с Петербургским и Минским тракторными заводами, а также с «Гомсельмашем и Брянсксельмашем». Уже идет серийная комплектация техники нашими автопилотами. Питерский завод вообще наш любимый партнер, там фантастическая команда. Можно сказать, мы учимся у Сергея Серебрякова. Например, он возродил институт рационализаторства в цехах. Многие уникальные практики Петербургского тракторного завода мы адаптируем для использования на нашем производстве.
— С кем из российских партнеров у вас еще налажено наиболее плотное взаимодействие?
— С лидером отечественной микроэлектроники «Прогрессом» и Санкт-петербургским «Горэлектротрансом». Второй — это трамвайная история Петербурга. Мы рассчитываем, что в этом году на базе «Горэлектротранса» будет запущена тестовая площадка для рельсового транспорта. Там потрясающий опыт, уникальные специалисты. А с «Прогрессом» мы занимаемся системами высокоточного позиционирования: там сильные разработки, по некоторым параметрам даже опережающие мировой уровень.
— Вы объявили о готовности полностью заместить зарубежные автопилоты, ушедшие с нашего рынка. Насколько эта задача выполнима и насколько ваши системы более эффективны?
— Все ушедшие из России компании представляли продукцию предыдущего поколения. Это то, что связано с геопозиционированием, подруливанием и высокоточной навигацией сельхозтехники, как у Trimble (США), TopCon, AgLeader и других. Это «слепые» системы, которые работают по спутниковому сигналу. Поэтому, как показала практика, они наиболее эффективны на хороших, идеальных полях — без камней, кустов, живых существ и при наличии работающей спутниковой связи. Но в реальной жизни так редко бывает: то связи нет, то мачта ЛЭП попадется, то человек выбежит. А это инцидент и многомиллионные убытки. А мы сделали автопилот с ИИ, который все видит, понимает и может работать и сложных ситуациях, в пыли, ночью и даже на снегу, когда убираются отдельные виды морозостойких культур. Неудивительно, что те же американцы не раз пытались нас купить. Вместо этого мы заключили свою мега-сделку с очень крупным игроком на российском рынке. Это одна из самых крупных сделок прошлого года. Детали скоро объявим, но могу сказать, что это одна из лучших команд России. И то, что они пошли на сотрудничество в столь сложный год, доказывает, что российский рынок венчурных инвестиций жив и никуда не делся вопреки многим страданиям аналитиков.
— Но часто приходится слышать, что многие компании сейчас разве что выживают…
— Заказов сейчас много, денег внутри страны тоже много, так что термин «выживают» — это эмоциональная оценка. Если IT-компания переместилась в ближнее зарубежье и пытается оттуда зарабатывать на российском рынке, они выживают, если у них что-то получается вообще. Те, кто здесь остались, неплохо себя чувствуют. Посмотрите: «1С» расцвел, у нас — утроение оборотов.
Беседовала Екатерина Акопова.
Источник: Агентство экономической информации ПРАЙМ, 11 Февраля 2023, Все ушедшие из России компании представляли продукцию предыдущего поколения